Опускался вечер. Было тихо и прохладно. Тянуло горьковатым дымком. Это жгли осенние листья, словно сжигали прошлое, которое достойно полного забвения. Улица стихла. Лишь старушки сидели на скамейке, перебирая в памяти разные события, которые им однажды подарила судьба. Рассказы, словно удивительные бусинки нанизывались на длинную нить вечера, скрашивая собой грусть об ушедших днях. Уж давно никто не называл ни одну из них Валей, Машей, Любой, Раей. Теперь их величали Михайловной, Егоровной, Ивановной да Тимофеевной, а то и попросту – бабушкой.
Все что-то рассказывали, а Михайловна, старшая из них, всё больше молчала да слушала. Вспоминали-то больше радостное, а её уж долгие годы жгла совесть, всё корила она себя, всё плакала в тайне.
Речь зашла за нынешнее время, за трудности и заботы, за то, что люди совсем обличье потеряли, даже детей своих бросают. Что ж это будет дальше?
-Эх, да если б те матери знали, что ждёт их в жизни, они бы не делали такое! – с горечью сказала Михайловна.
Все старушки мгновенно замолчали, ожидая интересный рассказ. Они не ошиблись. Михайловна начала свою удивительную повесть.
-Я жила в одном селе, не очень далеко от здешних мест. Перед самой войной вышла замуж, да расписаться не успели, мужа на фронт забрали. Осталась я не баба и не девка. Отец всё ворчал, строгий был. А тут ещё понесла. Весной, в марте, сына родила. А война бушевала, страсть как.
Сидеть с младенцем было недосуг. Мать моя всё нянчила, а я работала. Отца на фронт тоже забрали, так мы с нею жили. Братья мои тоже воевать ушли. Малец уж подрос, месяцев семь было, как пришел мой Семён. Ранение у него было, а после госпиталя на неделю отпуск дали. Ох, как радовалась я, как ликовала! Будто и война для меня враз кончилась! А к концу недели свет померк от того, что время моего счастья пролетело. Проводила Семёна. А сама снова понесла. Этим и жила, радовалась, что для него дитя ношу. Уж до середины срока доходила. Бывало, положу руку на живот, будто до Семёна дотронусь.
А вскоре в дом первая похоронка пришла. Старшего брата убило. Мать враз свалило. Думала, не встанет. Через месяц поднялась. Чёрная да худая сделалась. Думаю, ничего, время излечит. Да тут на отца похоронка пришла, а через неделю – на другого брата. Мать с горя больше не встала. Мне уж рожать скоро было, как мать хоронить пришлось. А вскоре и на Семёна похоронка пришла. Я даже плакать не могла. Не знаю, кто и за ребёнком моим смотрел. То ли от горя, то ли ещё от чего, но начались роды. Мальчик родился. А я и смотреть не могу на него. Я ещё от родов не оправилась, в наше село немцы вошли. Думаю, конец мне пришёл. Семён мой погиб, а дети теперь кому? Неужто рабами расти будут? И задумала я дело поганое. Весь век оно мне покоя не даёт. Взяла я младенца и пошла на речку. Зашла на мост и думаю: брошу его в воду. Не вытянуть мне двоих. С большеньким уж легче, а этого куда? Молока в груди нет с горя да с голода. А он плачет, душу рвёт. Всё ему не выжить, умрёт. Так пусть хоть мучается меньше.
Михайловна замолчала, вытерла скупую слезу, вздохнула горько. Старушки притихли, даже дыхание стало неслышным. Небо засветилось звёздами, а они не чувствовали время. Они жили услышанным и теми горькими днями и годами. Михайловна снова заговорила:
-Вот стою я на мосту, держу пищащий комок в тряпочках каких-то, руки вперёд вытянула и уж разжать их собралась. Малец вдруг замолчал, будто что учуял. А я вдруг голос слышу: «Не бросай меня, мама. Я тебя всю жизнь кормить буду!». Как прижала я его к себе. Страшно стало. С моста пулей слетела, откуда и сила взялась. С той поры я это никому не говорила. Да видно, время пришло. Сколько ж можно такое носить? Уж совсем в тягость стало.
Она снова замолчала. А старухи подумали: где же дети её? Сколько лет живёт по соседству, а никто к ней не приходит.
Михайловна тяжко вздохнула, потом продолжила:
-Вернулась я с младенцем домой. Он уснул ещё по дороге. Спал долго, почти сутки. Я и подходить к нему боялась. На другой день пришёл наш конюх. Его немцы работать заставили на конюшне, а там помощь требовалась, вот он и позвал меня. А какой с меня работник? Обессилела от горя и голода. Хотела было отказаться, а он говорит, детей хоть сбережёшь, соглашайся. Пошла. И вправду, подою кобылицу, разведу молоко кипятком, да кормлю маленького. А старшему кашку из овса, что лошадям давали, варила. Когда и сама поем. Окрепла немного. Всё вроде налаживаться стало, да тут новая беда. Старшенький ходил уж. Не углядела, как к лошади подошёл. А та стукнула копытом. А много ли ребёнку надо? Похоронила. Остался младшенький. Виктором назвала его. Учительница сельская говорила, что это означает- победитель. Рос спокойным, особо не докучал. Война кончилась. Я в колхозе работала. Вырос, в армию отправила. Не тревожилась. Время было мирное, люди радостнее стали. И моя боль уж затихать начала. Смотрела на сына и радовалась. Добрый, ко мне и к людям уважительный, всюду хвалили его. Надеялась старость свою с ним скоротать, как тогда на речке услыхала, что кормить будет. О событии том никому никогда не говорила. Боялась, что через злые языки до сына дойдёт, обидеться может на всю жизнь. Служил он на границе, возле Китая, на острове каком-то, название уж не помню. Случилось там что-то. И погиб мой сын. А мне вот пенсию за сына назначили. Как получаю, так плачу. Вправду, до смерти кормит, а самого давно уж нет. Уехала я тогда из своего села. Всё там мне о горе моём напоминает. Живу давно здесь, а память и тут покоя не даёт. Может от того, что молчала все годы?
Стало тихо. Ни слов утешения, ни осуждения. Легко ли нести такой груз в одиночку? А помочь тоже нельзя. Каждый сам расплачивается за ошибки. Только у каждого они свои. Старушки молча вздыхали. Дальше разговора не получалось, а тут ещё стало холодать. Все заторопились по домам.
С того вечера стали всё чаще заглядывать соседи к Михайловне. То пирожков отведать принесут, то придут посудачить на минутку, то какое другое угощение отведать предложат. А то к себе в гости позовут, чтобы скрасить её горькое одиночество. Знал бы каждый наперёд, чем ему обернётся его слабость или малодушие, сколько бы людей счастливее оказались.
Жуганова Татьяна Анатольевна,
Г.Будённовск, Ставропольского кр. Ул Кумская 254
Мама по должности и по призванию. В 1993 году 2 августа заключила завет с Господом, а в 1995 году после печально известного нападения банды Басаева на Будённовскую больницу Господь дал труд. У меня организовалась приёмная семья или семейный детский дом. За 10 лет много всего произошло.. Сейчас у меня 12 несовершеннолетних детей. Многие события из нашей жизни легли в основу коротких рассказов. Если они кому-то будут интересны,а если ещё и помогут в воспитании своих детей, значит Господь не зря дал мне этот дар и я хоть частично, но оправдала доверие моего Господа ко мне. С любовью Татьяна Жуганова. e-mail автора:detskiydom@mail.ru
Прочитано 7175 раз. Голосов 5. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Публицистика : Архимандрит Даниил (Сарычев) - Девятова Светлана 8 сентября 2006 года в 22 часа 45 минут мирно отошел ко Господу старец Даниил, старейший насельник московского Донского монастыря архимандрит Даниил (Сарычев).
В конце апреля 2006 года мне посчастливилось встретиться с архимандритом Даниилом. (К старцу Даниилу уже почти никого не пускали, после болезни он был очень слаб.) К весне 2006 года книга о православных старцах уже была сдана в московское издательство «Артос-Медиа», мы приступили к работе над второй частью о православных старицах. Рассказывая о схимонахине Любови, мы планировали упомянуть и о том, что блаженная старица Любовь в 1995 году встречалась с архимандритом Даниилом, хотелось немного рассказать и самом старце Данииле. Отцу Дмитрию Шпанько удалось договориться о встрече, но в самый последний момент встречу отменили, но дозвониться до меня и сообщить об этом не смогли, поэтому 30 апреля я приехала в монастырь (заранее), но в назначенный час никого не встретила. Я долго молилась у раки Святителя Тихона, и уверена, что именно по молитвам святого, спустя 2 часа попала в келью старца Даниила, где, по милости Божией, удостоилась получить благословение великого старца, и разделить праздничную трапезу с ним и его духовными чадами.
Нужно признаться, что за три дня до этого, во время обострения язвенной болезни, я не могла вообще принимать пишу, укрепляла себя лишь святой водой, просфорой, да монастырскими сухариками. Старец Даниил благословил есть вместе со всеми, по послушанию съела всё и исцелилась. (В тот день вечером я ждала очередного приступа боли, но всё прошло, на утро я могла уже кушать всё спокойно.) Слава Богу, за всё!
Вечером 21 сентября 2006 года, когда очерк о старце Данииле был в основном готов, внезапно наступило полное изнеможение - долго молилась лёжа, когда силы начали возвращаться, встала, подошла к шкафу с иконами и ощутила благоухание. Благоухала в правом нижнем углу бумажная икона Донской Божией Матери, купленная примерно в конце1991- начале 1992 года в Донском монастыре. (На обратной стороне иконы было написано –«400 лет основания Свято-Донского Ставропигиального монастыря (1591-1991г.г.)». Эта бумажная икона и Курская-Коренная икона Божией Матери «Знамение» (которую мне удалось в своё время приложить к чудотворной иконе), чудом уцелели во время пожара в 1995 году, когда от зажжённой свечи сгорели у меня дома на полке даже иконы приклеенные к деревянной основе. Взглянув на обратную сторону иконы, я вспомнила, как пятнадцать лет назад впервые пришла в Донской монастырь и подошла, как и все верующие, находящиеся около храма, к старцу Даниилу, который только что вышел из храма (в это время многие верующие устремились к нему и стали просить благословения). Благодарю Господа, что удостоилась встретиться со старцем Данилом вновь весной 2006 года.
